«Сложно жить в нашем мире, вообще не имея зависимости — как минимум от воздуха, еды и воды», — говорит Максим Пылев, психолог, руководитель реабилитационного центра «Феникс» и гештальт-терапевт. Но в какой момент аддикция из шуточки, мемной фразы, сказанной киношным вампиром («Ты наркотик, мой личный сорт героина»), превращается в настоящий медицинский диагноз? И различаются ли виды «наркотика», будь то алкоголь, секс или работа?
Мы постарались впервые поговорить о зависимости (в первую очередь алкогольной) без осуждения, но с внимательным состраданием. Смотрите видео и читайте сегодняшний материал в рубрике Onliner «Умное интервью».
«Вещество дает иллюзорную возможность ощутить себя живым»
— Люди привыкли искать простые ответы, желательно позволяющие обвинить окружающих: это из-за лени, из-за дурного характера… А как на самом деле, существует ли простой ответ на вопрос, почему люди пьют?
— Простого ответа нет. Нужно понимать, что зависимость, в частности алкоголизм, — это мультифакторная болезнь, — считает Максим Пылев. — И здесь важны временные рамки. Есть большая разница между алкоголизмом, который существовал еще 30—40 лет назад, и сегодняшним. Если раньше, в семьях наших бабушек-дедушек, был алкоголик, они говорили: «Вот, ленится. Пьет, потому что нечем заняться. Конечно, живет бобылем». То есть существовали достаточно простые объяснения. Мир и социальный контекст были другими.
Сейчас все поменялось. Слышали о реляционной текучести? Это когда все происходит настолько быстро, что человек в итоге не понимает, кто он такой и чего хочет. Глобализация и скорость, да. Нашим бабушкам и дедушкам, чтобы добраться из села в город, нужно было сесть на лошадь, проехать 40 верст, переночевать, снова собираться в путь… А сейчас садишься на самолет — и через два-три часа ты в другой стране. Уже не нужно трое суток ехать на телеге, чтобы добраться до базара и продать поросенка. И этот быстрый результат (захотел есть — пиццу доставят за 30 минут) меняет психику. Еда, покупки… Сейчас можно, не выходя из дома, получить быстрый кайф.
И специфика зависимости тоже меняется. Раньше кого у нас называли алкоголиком? Мужчину после 40, ближе к 50, который попадает в ЛТП или в «наркологичку», стоит возле пивнухи — вот такие стереотипные ассоциации. Я работаю в реабилитации, и к нам постоянно заезжают наркоманы и алкоголики. Могу сказать, что сейчас алкоголик в 20—23 года — это норма. Причем это как парни, так и девушки.
Если возвращаться к вопросу, почему человек пьет: сейчас процесс формирования зависимости так же, как и мир, очень быстрый. Опять же нарциссические ожидания, послания от социума: ты должен соответствовать, быть богатым, красивым, успешным. Если не выставляешь в Instagram шикарный отдых, дорогие вещи, серьезный бизнес или, боже упаси, не разбираешься в криптовалюте — все, ты какой-то «неправильный», «не такой». А это определенное напряжение.
Авторитетный итальянский гештальт-терапевт Маргарита Спаньоло Лобб как-то сказала очень важную вещь: если раньше зависимость означала неотсепарированность от семьи и родительских фигур, то теперь мы имеем дело не столько с отсутствием автономии, сколько с телесной десенсибилизацией. Цепочка здесь такая: у человека очень высокая тревога, из-за этого его чувствительность снижается, и тогда алкоголь, наркотик или любое вещество, изменяющее сознание, просто дает возможность — иллюзорную — ощутить себя живым.
Неумение строить близкие отношения с людьми, изолированность, повышенная тревожность, ожидания со стороны социума — все это создает огромное напряжение внутри. И с ним очень трудно справляться без зависимого поведения, без вещества. Вот такая грустная картина.
«Сейчас алкоголизм стал очень „одиноким“»
— Если описать портрет современного алкоголика, кто это?
— Современный алкоголик — это не карикатура из девяностых: синий нос, фингал под глазом, обитает у пивнухи… Сейчас это вполне может быть высокооплачиваемый айтишник или топ-менеджер, очень сильно загруженный работой, изолированный от окружающего мира. Компании, выпивки, друзья — такие истории остались в прошлом. Сейчас алкоголизм стал очень «одиноким». На начальных стадиях человек покупает литр пива или бутылку вина, и ему, по сути, никто не нужен. Он один садится и выпивает — и вот оно, расслабление и облегчение.
— В какой момент человек «просто любит качественное пиво», а когда он уже алкоголик?
— Вопрос непростой. Есть медицинская классификация, которая разбивает алкоголизм на четыре стадии.
Нулевая, она же продромальная, стадия — это когда у человека еще нет явного желания употреблять. Например, он выпивает на выходных, один раз в неделю, максимум два, нет отходняков или каких-то последствий. Но при этом зависимость уже начинает формироваться. И сколько продлится продромальная стадия, не перейдя в следующую, — это очень сложный вопрос.
Первая стадия — это когда уже появляется желание опохмелиться. Человек начинает пить запоями. Правда, пока что они единичные.
Вторая стадия — это серьезные запои, из которых очень трудно выходить самостоятельно. Уже сложно остановиться. Если на первой стадии нужно много алкоголя, чтобы изменилось сознание, то к концу второй алкоголик выпивает буквально 50 граммов — и сразу пьянеет. Наблюдается обратный эффект.
Ну а третья стадия — энцефалопатическая, когда уже отказывают органы и в головном мозге происходят необратимые изменения. Здесь очень большая летальность: из-за проблем с сердцем, сопутствующих патологий и суицидов.
Весь вопрос в переходе с одной стадии на другую. В той же нулевой можно прожить всю жизнь и не попасть, допустим, во вторую, а можно по инерции поскакать к ней очень быстро. Самое важное: отката не бывает. Если человек попал на вторую стадию алкоголизма, он уже никогда в жизни не вернется на первую и тем более на нулевую, никогда не сможет пить без последствий, даже если годами будет оставаться в ремиссии и воздерживаться.
Поэтому человек, который пьет пиво… Сложно ответить. Какой это человек? Что в его истории? Он может так и пропить пиво всю жизнь и не заработать себе алкогольную зависимость, а может, все это закончится очень плачевно в течение нескольких лет.
«Аддикция — это медленный суицид»
— Зависимость и аддикция — это одно и то же?
— Да. По сути, это перевод с английского языка. Есть очень классная книга американского психиатра-нарколога Карла Эрика Фишера (он сам имел опыт употребления алкоголя и наркотиков), которая называется «Тяга. Всемирная история зависимости». Я читал ее с упоением. Так вот, Фишер приводит интересный факт: у авгуров — жрецов Древнего Рима — «аддикция» на латыни означала «поклонение богам», то есть служение чему-то очень сильному, могучему. Есть и древнее понятие «аддиктус» — «бывший свободный человек, переданный в рабство за долги».
Сегодня аддикция по МКБ-10 (Международная классификация болезней десятого пересмотра, принятая ВОЗ. — Прим. Onlíner) — это расстройство психики и поведения, вызванное употреблением алкоголя или химических веществ.
Вообще, выделяют три вида аддикции: химическая (зависимость от веществ), поведенческая (трудоголизм, сексоголизм, игромания), алиментарная (расстройства пищевого поведения).
— Можно ли назвать аддикцию медленным суицидом?
— Да, конечно. Здесь налицо парадокс: человек употребляет, чтобы чувствовать себя живым, но последствия убивают его. Это та цена, которую зависимый платит за временное облегчение. И на самом деле живым он себя не чувствует, это иллюзия. Реакция мозга и гормональной системы на вещество или некую деятельность просто отвлекает от тяжелых чувств и переживаний.
Возьмем трудоголика: он может работать по 18 часов, спать по 4 часа, практически не есть — и организм истощается. Да, человека очень воодушевляет работа, но какова цена?.. Я как-то смотрел передачу про японцев. Многие из них трудоголики, очень много работают, и у них очень высокий процент суицидов. Даже введено понятие «смерть, вызванная перегрузками на работе».
С алкоголем та же история. Да, в моменте человек получает расслабление, ощущает себя более живым, может проявлять эмоции, но все равно это подмена, а разрушающие свойства алкоголя никто не отменял: это яд. Человек, который принимает яд, в любом случае будет себя травить — год, два, три, пять лет. Это сказывается на клетках головного мозга, гормональной системе… Плюс психологическая одержимость, когда фокус жизни строится только на том, чтобы употребить, все эти последствия… В конечном счете смерть алкоголиков я бы вносил в статистику суицидов.
Если вы чувствуете себя плохо, у вас или у ваших родственников появляются суицидальные мысли, наберите номер службы экстренной психологической помощи. Это анонимно и абсолютно бесплатно. Телефоны для взрослых — (8 017) 352-44-44, (8 017) 304-43-70 для детей и подростков — (8 017) 263-03-03.
«Алкоголик пьет, чтобы уменьшить внутреннюю боль и ужас»
— Что запускает такое саморазрушающее поведение?
— Это не какой-то один определенный триггер, а множество вещей. Центральная идея в том, что у аддикции как болезни всегда есть четыре основания: биологическое, психологическое, социальное и духовное.
Итак, биология. Никто не отменял наследственный фактор и генетическую предрасположенность. Зависимость, как условный диабет, может передаваться из поколения в поколение. Если в семье были злоупотребляющие люди, то вероятность того, что переход с одной стадии алкоголизма на другую пройдет быстрее, повышается. У кого-то, например, печень плохо расщепляет этиловый спирт, человек мучится. Можно сказать, что это генетическое везение. Ведь если вам плохо после бокала алкоголя, то больше не захочется. А кто-то выпил — и нормально: голова не болит — отчего же не продолжить на следующий день?
Затем социальные предпосылки. Что происходит в семье? Понятно, что все мы родом из детства, у нас были папа и мама. И даже если вы выросли в детдоме, рядом находились взрослые, которые повлияли на отношение к себе и к миру. Если это дисфункциональная семья, в которой были дистантные отношения, двойные стандарты и никто не говорил о чувствах, то, конечно, у человека сформируются паттерны поведения, связанные с избеганием близости. А вещество очень хорошо подходит для того, чтобы «не встречаться». Как я уже говорил, алкоголик выпивает в одиночестве — и ему хорошо с собой. Либо, наоборот, человек очень хочет коммуницировать, но дается ему это сложно — тогда вещество становится суррогатом близости. Пьяные разговоры, слезы, обнимания, поцелуи, «А ты меня уважаешь?», «братуха»… Это все потребность в близости.
Психологический аспект — травмы, полученные в школе, университете. Они формируют реальность психики, то, что специалисты называют «застывший гештальт», когда человек смотрит на мир сквозь полученную травму. Например, у школьника был эпизод насилия, и вот он уже вырос, стал сильным мужчиной, и никто не может причинить ему вред, но он настолько травмирован событием, случившимся в раннем детстве, что до сих пор думает, будто все вокруг насильники. В случае с зависимостью то же самое. Есть сложности в коммуникации с миром, и, только употребляя алкоголь, я могу контактировать с окружающей средой. Тоже застывший гештальт.
Наконец, духовная составляющая: внутренние ценности, понимание, что такое «хорошо» и что такое «плохо», желание что-то делать для мира. У зависимых людей эта штука очень сильно разрушена. Где вы видели алкоголика, который занимается благотворительностью? Или думает, как сделать мир лучше? У алкоголика задача одна — найти деньги и купить бутылку, чтобы уменьшить внутреннюю боль и ужас, в которых он находится.
Алкоголик страдает. Пьет не потому, что он плохой человек. У нас ведь жив стереотип: пьет, потому что слабохарактерный. Нет! Тут вообще история не про силу воли. Алкоголики, начинающие выздоравливать, показывают такой мощный характер, который еще нужно поискать у неалкоголиков. Разумеется, я не хочу снимать ответственность, мол, бедный, несчастный, страдает, поэтому ему можно пить и разрушать жизни окружающих. Нет. Просто нужно учитывать личную историю алкоголика и его реальную боль. Да, он делает это сам, своими руками, ничего не меняет — но это другой вопрос.
— В основе аддикции всегда пренебрежение или насилие со стороны родителей?
— Не обязательно. Если в детстве человек пережил подобный опыт, он далеко не всегда станет алкоголиком. Может, компенсирует уже в своей взрослой семье или получит признание от друзей, одноклассников, одногруппников, коллег… Будет интеллектуально развиваться и стремиться к чему-то. Понятно, что насилие и пренебрежение сформируют часть, которая будет болеть внутри. Но человек не обязательно станет алкоголиком.
«Чем трудоголизм отличается от бутылки? По моему мнению, ничем»
— Отличаются ли чем-то алкогольная, наркотическая, игровая и сексуальная аддикции?
— По сути, паттерн один и тот же. В гемблинге (азартных играх) и РПП (расстройство пищевого поведения. — Прим. Onlíner), конечно, есть своя специфика. Но механизм одинаковый, меняется только вещество. Игроманы, которые делают ставки или ходят в казино, переживают те же эмоциональные процессы, что и алкоголики, наркоманы. Я не хочу глубоко уходить в гештальт-теорию, говоря, что наркоманы «более идовские», а алкоголики «предъявляются через personality». Это очень частные вещи, которые нужно знать только специалистам.
В целом разницы нет никакой. Зависимость не вовне, она внутри.
Возьмем трудоголизм. Казалось бы, здесь нет вещества, так в чем же сходство? У алкоголика сон крепкий, но короткий. Спит он мало. Вся жизнь, по сути, выстроена вокруг алкоголя, другие сферы его не интересуют. Просыпаясь с утра, он думает только об алкоголе, ищет, употребляет — и испытывает краткое облегчение. А если не найдет и не выпьет — дикие муки и внутренние страдания. Теперь берем трудоголика. Он тоже встает с утра, спит очень мало. Постоянно находится в фокусе работы, вся жизнь крутится вокруг офиса/бизнеса/митапов. Даже имея семью, отношения или какие-то обязанности, он пропадает на работе. Чем это отличается от бутылки? По моему мнению, ничем.
Сексуальная аддикция — это одержимость сексом, желанием получить удовлетворение. Такой аддикции, по моему опыту, больше подвержены люди с наркотической зависимостью. Новомодные дизайнерские наркотики, все эти соли, мефедроны дают огромный выплеск возбуждения, что имеет свои последствия. Сексуальная аддикция — это постоянный поиск и смена партнеров, хаотичная, бесконтрольная мастурбация, просмотр порно. Алкоголик встает, чтобы выпить, а сексоголик — чтобы получить сексуальную разрядку.
Все то же самое. Главная суть зависимости — жизнь человека строится через определенную идею, паттерн, действие, будь то алкоголь, наркотик, одержимость сексом, работой или игрой. Все крутится вокруг этой сферы — и больше ничего.
Конечно, сложно жить в нашем мире, вообще не имея зависимости. Мы как минимум зависим от воздуха, еды и воды. Множественная аддикция — это некая норма жизни человека. Но когда все уходит в фокус чего-то одного, это нездоровая история.
«Жесткая любовь — это не давать деньги и не выкупать из ломбардов ноутбуки»
— Заработать себе аддикцию в одиночку невозможно, здесь всегда нужен «напарник» — созависимый?
— И да и нет. Конечно, созависимость существует. И обычно она выстраивается еще в родительской семье. Образно говоря, зависимого «делают» созависимые. Часто история повторяется в нескольких поколениях.
Созависимость — это эмоциональная зависимость от другого человека. Понятие впервые появилось в тридцатых годах, когда в США мужья и жены пациентов, которые ходили на группы анонимных алкоголиков, заметили, что у них есть очень много общего.
Созависимость — это такая сильная включенность в жизнь другого человека, когда «меня» не существует. Я решаю чужие вопросы, чужие потребности становятся первичными. Жизни «для себя» вообще нет. Кнопка здорового эгоизма, чтобы сделать себе хорошо и приятно, просто не включается.
Это может выглядеть как «бедные, несчастные созависимые», но все не так однозначно. У каждого созависимого есть вторичная выгода. Одна из центральных вещей — быть значимым, получать признание: мол, я такой молодец! А еще ты постоянно при деле: спасаешь эту пьяную тварь. Тебе же памятник нужно поставить, о, святая женщина! Как Иисус тащит крест, так и созависимый тащит зависимого за плечами: посмотрите, я приношу свою жизнь в жертву! Это очень несчастные люди, которым тоже нужна помощь.
Хотите пример? У нас в реабилитации есть горячая линия. Как вы думаете, кто туда звонит? Люди с аддикцией не звонят. Обычно все вопросы решает жена или мама: «Здравствуйте, вы занимаетесь лечением? Сколько стоит? Какой адрес?» — «Да, занимаемся. А вам для кого нужно?» — «Для сына». — «А сын хочет?» — «Нет». — «А почему вы тогда звоните?» — «Ну нужно же как-то спасать!»
Приевшийся анекдот «Мама лучше знает, голодный я или замерз» — отличный пример созависимого поведения. Когда за ребенка было принято все решать и ему не давали ответственности, рождается аддиктивный паттерн.
Часто созависимыми становятся дети в семьях алкоголиков. Когда девочка, каждый раз видя, как папа приходит пьяный и лежит в собственной рвоте, пытается его перевернуть, чтобы он не задохнулся, то, став женщиной, она будет находить таких же мужиков, которых нужно спасать… Какие претензии к этой девочке? Для нее это просто норма.
Здесь очень важно понимать, что можно жить по-другому. Выход из созависимости есть. Да, невозможно изменить структуру личности. Но научиться жить счастливо, понимая свои ограничения, вполне реально.
— Почему близким нельзя спасать зависимого от последствий: выплачивать долги, искать работу?.. Ведь на первый взгляд это кажется «добротой» и «заботой».
— Потому что это продлевает болезнь. Разбираться с «косяками» зависимого — это не забота и не помощь, а удовлетворение собственных потребностей. Например, в том, чтобы не было стыдно перед соседями. Или «как это я призна́ю, что мой сын — алкоголик?». Очень часто близкие готовы закрывать все вопросы зависимого, лишь бы не озвучивать, что в семье есть человек с проблемой и ее нужно решать. Это стыдно и страшно. И придется делать что-то непривычное: менять уклад жизни, прикладывать усилия. Да и остаться без «любимого дела» не каждый готов.
Мы говорим родственникам: если он приходит пьяный, не пускайте его домой, не кормите, не обстирывайте. «А как же он будет ходить в грязных вещах?», «А что же он будет кушать?», «Где же будет спать?» — постоянно есть какие-то отговорки. И зависимому, конечно, комфортно — именно поэтому он долго не решается на изменения. Да, алкоголик страдает, но знает, что будет обстиран, накормлен, пригрет на диване. Зачем менять что-то в жизни?
Когда родственники начинают выставлять границы и проявлять не жестокую, но жесткую любовь — «Да, ты мой сын/дочь, я люблю тебя, но не готова быть соучастником употребления, не буду больше давать деньги и выкупать из ломбарда ноутбуки», — это отрезвляет. Зависимые ведь хитренькие, они чувствуют фальшь. Когда это пустая словесная угроза и ясно, что никаких действий на самом деле не последует, они не реагируют. Но если алкоголик почувствует, что его родственник реально готов пойти на крайние меры, вы удивитесь: он начинает шевелиться. Когда никто не выкупает из милиции, не гасит кредиты, не платит за тебя штрафы, не решает вопросы по работе с начальством, когда увольняют с работы, выгоняют из дома, оставляют голодным и ободранным, возникает идея «Да, это моя жизнь, и она такая».
Решение (только не манипуляция, а подлинное намерение) «Если не начнешь лечиться, я от тебя уйду» зачастую становится отличной мотивацией. Не брошенная на ветер фраза «Вот, опять напился — разводимся!», а реальное заявление о разводе, поданное в загс, может хорошо сработать, если семья все еще представляет ценность для человека.
Подлинная забота и помощь здесь выглядят так: обратиться к квалифицированному специалисту, выслушать его и совместно начать действовать.
«Я знаю зависимость изнутри, сам это прожил»
— Есть ли выход из аддикции? Можно ли бросить пить и никогда, реально никогда не возвращаться к алкоголю?
— Да, никогда не возвращаться к алкоголю можно, но полностью выздороветь от зависимости — нет. Это будет ремиссия. Она продлится 10 лет, 20, 50… Но это все равно не излечение. Другими словами, не употреблять реально, но перестать быть алкоголиком невозможно. Это хроническое неизлечимое заболевание, как сахарный диабет.
Мировая статистика выздоровления от зависимости — 20—30% — лишь такое количество людей не возвращается к употреблению. Смертность от алкоголизма и наркомании выше, чем от рака. Зависимость — одно из самых смертельных заболеваний в мире.
Я знаю зависимость изнутри, сам это прожил. У меня был опыт аддикции примерно с 16 до 24 лет. Алкоголь, наркотики… Подробности рассказывать не хочу, но увидеть, сколько всего было потеряно и разрушено к 24 годам, и все равно двигаться дальше — это было чертовски сложно. Хватало всего. Мои родители в свое время сделали правильную вещь: отгородились от меня, выставили из дома. Сказали: «Мы не хотим быть соучастниками твоей зависимости и спонсировать ее. Если хочешь себя уничтожать — уничтожай». Я пытался справиться сам, и это заставило меня поменять свою жизнь.
Уже больше 20 лет я не употребляю ни алкоголь, ни наркотики. У меня любимая работа, жена, три дочери и вообще прекрасная жизнь. Но если напрямую спросить: «Ты зависимый?» — я отвечу: «Да». У меня есть предрасположенность к разным аддикциям, просто я уже знаю, что с этим делать. Сейчас моя основная зависимость — трудоголизм. Но этим летом я взял отпуск на полтора месяца — кажется, выздоравливаю.
